и еще один перевод от in between days

[boondocksaints]

название: без названия
автор: gymnopedies
перевод:  in between days
рейтинг: PG
пэйринг: Connor/Murphy

*

Скажи-ка, Мерфи, внезапно начинает Коннор, коверкая слова вокруг стиснутой в губах сигареты, - когда ты был маленьким, ты думал, кем станешь потом?

Взрослым, с легким сарказмом отвечает Мерфи, и с шишкой на голове, потому что Ма слишком часто раздавала подзатыльники.Он протягивает руку и шлепает Коннора по затылку раскрытой ладонью,именно так, как это делала их мама. Коннор хмурится, но продолжает идти. Скорее даже волочить ноги, как выражается Мерфи. Экий ты непреклонный, шутил он. Будто знаешь, куда идешь. Конечно, знаю, отвечал Коннор. Если б я не знал, мы бы потерялись в два счета.

Я серьезно, Мерфи. Кем ты хотел быть?

А ты? Как-то я не припомню, чтоб у тебя тоже была возвышенная цель в жизни, а?

Священником, отвечает Коннор, просто и сухо, так, как это умеет только он. Словно и вопроса-то не было. Словно он продолжал читать лекцию или проповедь. Словно он и секунды не мог потратить просто так, и каждое слово означало целую жизнь.

Я думал, это ма хотела, чтоб ты стал священником, говорит Мерфи, теребя пуговицы на своем пальто.

Нет, отвечает Коннор, все еще отрывисто и резко, и Мерфи замечает, как он начинает поднимать глаза от земли к небу. Я и правда хотел, неловко заканчивает Коннор.

И цитировать Библию на латыни?

Коннор выдыхает со смешком. Мы и так это делаем, говорит он.

И на всех остальных языках?

И на них тоже.

Барменом, внезапно говорит Мерфи, уставившись в спину обгоняющего его брата. Я хотел быть барменом. Напиваться каждый день и устраивать переполох в баре, раздавать бесплатную выпивку и швыряться льдом в посетителей. Быть как Док. Путать пословицы.

Периодически забираться под юбку официантки, добавляет Коннор и смеется.

Мерфи улыбается. Эй, ты, кажется, забыл! Это я у нас уважаю женщин!

Мачо Мерфи, говорит Коннор и продолжает улыбаться.

Ага, отвечает Мерфи, и все это время думает, вообще-то, все, чего я хотел,это быть твоим братом. Только этого. Ждать, когда ты придешь домой, переполненный всем этим дерьмом после чужих исповедей, и просто сидетьрядом с тобой, задумавшимся и умным, прижимаясь к тебе ногой, стараясь вытянуть из тебя все заботы прошедшего дня, чтобы потом разбить кулаки о стену и смотреть, как по пальцам стекает кровь. Вообще-то, все, чего я хотел, это стоять позади, достаточно близко, чтобы ты мог меня почувствовать, но не мог увидеть, и когда ты полюбишь какую-то идеальную, красивую и чистую девушку, ревновать, прямо там, в том холоде, где тебя больше нет со мной, и когда ты засыпаешь, я бы поворачивался в своей постели и видел расплывчатые очертания твоего тела в темноте, пока тебе снится эта идеальная девушка, такая, какую выбрал бы для тебя Бог, и я все равно хотел бы быть рядом, все еще быть твоим братом. Вообще-то, все, чего я хотел, это выучить отпечатки твоих пальцев, и знать тепло твоего дыхания, и как быстро ты бегаешь, когда сердце разрывается у тебя в груди и убивает тебя. Все, о чем я хотел помнить, это двадцать семь бусин в твоих четках, и твою привычку поглаживать распятие на груди, потому что оно было таким гладким и потертым по краям, и то, что в поцелуе губы твои священны и божественны, пусть даже поцелуй твой грешен.

Мерфи знает, что бы сказал Коннор, признайся он тому. Но ты уже мой брат, сказал бы Коннор, и глаза его были бы похожи на осколки камней из старых соборов, так подумал бы Мерфи. Но ты уже мой брат, и я уже люблю тебя, сказал бы Коннор, протягивая руку, чтобы схватить уходящего вперед Мерфи за потрепанный край рукава.

Да, думает Мерфи, но я хочу, чтобы ты любил меня, как никого никогда еще не любил. Так, как я люблю тебя.

*

Любовь– это что-то, о чем Коннор и Мерфи не говорят, даже если думают об этом, и понимаешь, у Мерфи есть такая особенность: если он не говорит о чем-то, то становится одержимым, разваливается на части, если повисает молчание, и он хочет говорить об этом с Коннором, потому что тот бы понял, понимаешь, потому что Коннор знает все. И она здесь, эта любовь, о которой они никогда не говорят, но о которой Мерфи думает все время: она здесь, когда Мерфи автоматически поворачивается во сне лицом к Коннору и тянется к нему с закрытыми глазами в надежде почувствовать брата рядом; она здесь, когда Коннор автоматически открывает две банки пива, даже если Мерфи не с ним; она здесь, когда Мерфи может закончить любую из шуток Коннора с той же кривой ухмылкой; она здесь, когда Коннор определяет, что Мерфи заболел, просто по тому, как он дышит. Она здесь, но они все равно не говорят о ней, Коннор делает вид, что даже не думает о ней, а Мерфи выставляет себя круглым дураком, постоянно размышляя о ней, едва не откромсав от себя кусок в мясном цехе, размышляя о ней, и спотыкаясь на ходу об эти мысли. Не та любовь, которую ты познаешь, родившись через секунды, минуты или даже часы после кого-то, хочет сказать Мерфи, но эта любовь, эта любовь ошеломляет тебя и сбивает с ног, превращает каждую минуту с этим человеком в смерть и воскрешение, заставляет тебя плакать от полноты и безнадежности. Почти как любовь к Господу в них обоих, но не совсем. Не совсем, но почти, и Мерфи хочет рассказать обо всем этом Коннору, потому что Коннор бы понял, потому что Коннор знает обо всем.

Любовь похожа на отпуск, в который ни один из них не может уйти, потому что им не хватает денег или времени, потому что они даже не знают, куда поехать.

Любовь – это словно ковырять ранку, пока из нее снова не потечет кровь. Может, Коннор когда-то сказал это, когда они оба были пьяны, потому что, если Коннор пьян, Мерфи скорее всего тоже пьян. Или Коннор сказал что-то вроде, любовь – дерьмо, и Мерфи, пьяный в стельку, подумал, что это честнее и серьезнее всего, что было сказано до сих пор. Потом, протрезвев, он, наверное, перевел это, добавил слова и составил предложение. Вот почему Мерфи всегда был способнее к языкам, чем Коннор; потому что он умел жонглировать словами, образами, фразами с такой легкостью, переводить их в уме на какой-то универсальный язык, который понимает только Мерфи. В уме Мерфи может сочинять длинные абзацы идеальных предложений на разных языках. Должно же у меня что-то получаться, говорил он Коннору. Нельзя же, чтоб все удавалось только тебе.

Ты, говорит Мерфи, внезапно останавливаясь так, что Коннор, на этот раз оказавшийся позади, сталкивается с ним, потому что он всегда ходит, опустив голову и глядя под ноги, предназначен для великих деяний.

Только вместе с тобой, отрезает Коннор нетерпеливо, почти сердито, так, что только это замечает только Мерфи, эту злость пополам с обидой, из-за которой у Коннора подрагивают уголки рта, и руки в карманах тоже дрожат. Когда Мерфи нервничает, он дергает головой; Коннор же дрожит, иногда так сильно, что Мерфи не знает, сможет ли он удержать пистолет, но он может, что бы ни произошло, потому что Коннор, понимаешь, он хороший и великий и создан для лучшей жизни.

Предназначен, упрямо произносит Мерфи, и Коннор молчит, просто толкает его в нужном направлении, вроде как говорит ему, что пора идти.

*

А еще Коннор создан для того, чтобы стать священником. Мерфи слышит это в том, как Коннор шепчет молитвы и перебирает четки на груди. Люди всегда говорили, что это Мерфи настоящий приверженец веры, но все это потому,что тот давно обнаружил способ убеждать их в своей искренности. Это что-то в глазах Мерфи, в его голосе. В том, как он улыбался. На самом же деле, по-настоящему религиозен Коннор. Иногда Мерфи думает, верил бы он вообще, если бы не его брат. Коннор словно живая проповедь, он может приводить людей к вере одним своим видом, преклонив колени и вознося молитвы; тем, как он произносит «Радуйся, Мария, благодати полная», словно поет, словно может взлететь.

Это, сказал Коннор, положив голову на живот Мерфи, опустив руку прямо на молнию его джинсов, сконцентрировавшись, и Мерфи чувствовал дрожь, это я могу сделать, но то, другое…и Мерфи знал, о чем он говорил, потому что снова, снова это было то, о чем он не мог поговорить с Коннором, эта любовь, эта особенная любовь… я не могу.

Но я могу, подумал Мерфи, и я бы сделал. Потому что я люблю тебя. Даже настолько.

*

Ирландское монашество широко известно своими аскетическими практиками. Огромный акцент делался на внимательном изучении сознания и совести, чтобы определить, согрешил ли кто-либо против Господа. Чтобы способствовать этому изучению, были созданы специальные списки возможных прегрешений и соответствующих покаяний. Под покаянием обычно подразумевался пост в течение нескольких дней в неделю, когда согрешивший питался лишь хлебоми водой. И хотя эти списки в конечном итоге были широко распространены по всему христианскому миру, особенное значение они имели в ирландском католицизме. Данный отрывок из списка покаяний Куммеана, ирландского настоятеля, была написан около 650 г. и демонстрирует отличительную черту подобных списков, острую озабоченность сексуальными прегрешениями.

«Епископ, совершивший грех прелюбодеяния, должен быть лишен сана и совершать покаяние 12 лет.
Монах или дьякон, принесший монашеские обеты и совершивший грех естественного прелюбодеяния, должен совершать покаяние 7 лет. Он должен просить прощения каждый час; он должен соблюдать особый пост в определенные дни недели, кроме дней от Пасхи до Троицы.
Совершивший прелюбодеяние с матерью своей должен совершать покаяние 3 года в непрерывном паломничестве.
Те, кто совершил грех мужеложства, должны совершать покаяние каждые семь лет.
Тот,кто лишь в уме желает совершить грех прелюбодеяния, но не может, должен совершать покаяние 1 год, особо в три сорокадневных периода.
Тот,кто излился во сне, должен подняться и пропеть девять псалмов, преклонив колени. На следующий день должен питаться водой и хлебом.
Священник, совершивший грех прелюбодеяния, должен поститься на хлебе и воде 1 год; если родит сына, должен совершать покаяние 7 лет в изгнании; так же идевственник.
Тот, кто возлюбил женщину, но никакого греха, кроме бесед не совершил, должен совершать покаяние 40 дней.
Тот, кто связан узами брака, должен воздержаться в три сорокадневных периода и по субботам и воскресеньям, ночью и днем, и в два назначенных дня недели (среда и пятница), и после зачатия, и в период, когда жена не чиста.
После рождения он должен воздержаться 33 дня, если это сын; 66 дней, если дочь.
Мальчики, разговаривающие наедине и нарушающие указания старших [в монастыре], должны быть наказаны тремя особыми постами.
Дети, изображающие акт прелюбодеяния, должны совершать покаяние 20 дней; если не единожды – 40.
Но мальчики двадцати лет, мастурбирующие вместе и исповедавшиеся [должнысовершать покаяние] двадцать или сорок дней, прежде чем будут допущенык мессе.»

Также ирландское монашество известно своей любовью к наукам. Ирландцы быстро впитали римскую и греческую культуры и сделали образование основной частью своей монастырской жизни. Акцент на аскетизме заставил многих ирландских монахов уйти в отшельничество. Это «отшельничество из любви к Господу» тем не менее являло собой не изоляцию, а миссионерскую деятельность. Ирландские монахи превратились в истовых миссионеров.

Отрывок из «Западной цивилизации», пятая редакция, автор Джексон Дж. Шпильфогель.

*

Мерфи верит, что любил бы Коннора, даже если бы тот не был его братом. На самом деле, будучи ребенком, Мерфи не думал, что станет кем-то, он знал, кем именно он будет. Он не собирался быть Мерфи, он собирался быть братом Коннора, Мерфи, и он хотел принадлежать Коннору, неважно, насколько этого хотел Коннор. Мерфи обрел это не постепенно, на пути из детства во взрослую жизнь, непрестанно следуя за Коннором и оставаясь невидимкой для окружающих, пока те не начинали искать брата Коннора, Мерфи, который был преданным и верным и любил своего брата, пусть даже они никогда не понимали, как сильно.

Это уже было решено, и Мерфи не может ничего изменить, даже если бы захотел.