берт, старик, как наши делишки?
Название: Когда викарий поднимался по лестнице, псы лаяли
Рейтинг: G (немного мата)
Персонажи: Коннор, Мёрфи
Жанр: дженерал
Дисклэймер: ай дид ит фо лулз
Ахтунг: невнятное говно
читать дальше
Ибо Я с тобою, говорит Господь, чтобы избавлять тебя.
Иер.1:19.
Когда викарий поднимается по лестнице, псы лают.
Номер выглядит отвратительно, и впору думать о заднем дворе мясника, где свалены в беспорядке обрубки, положенные на брезент или холстину, впору думать о частях тел мёртвых, аккуратно упакованных и отправляемых в горячие жерла печей, чтобы испечься и отправиться прямиком к Господу, свежими, хрустящими. Тогда боженька стирает с них жир, складывает из них новых, настоящих людей, чтобы потом отправить их на землю, снова и снова заставлять есть с пола.
- Погляди только, что ты натворил? – жалуется Мёрфи, поднимаясь с пола и указывая на свой загаженный, светло-серый костюм. Светло-серый костюм, сшитый на заказ, точно и ровно, потому что рукава любого костюма, приходящегося ему по плечам, всегда оказывались короткими на ровный и одинаковый дюйм. Коннор знает об этом дюйме и ещё паре дюймов, которыми они отличаются. – Это что ещё? – продолжает Мёрфи. – Это говно, кажется? Брат мой, почему у меня говно на подошвах?
- Верно, ты ходишь не там, где нужно.
- И кто из вас обосрался? – вопрошает он в тишину, приветственно раскинув руки, улыбаясь самым наилучшим образом. – Когда я спрашиваю, нужно отвечать! – орёт Мёрфи и принимается палить.
Иногда Коннор думает, что Мёрфи стал средней одержимости психопатом. Он думает, что дом в Ирландии, скрытый от всех глаз, дом, где была бы только грубая еда, прорва свободного времени по ночам и размеренная пастушеская жизнь, только это, возможно, спасло бы их от того, к чему они пришли, отдохнув у холма Иерихонского, пережив сорокалетие, смерти и тот факт, что Смекер начал подкрашивать седую шевелюру. Мёрфи – психопат, Коннор слишком много читает. Если разобраться, он тоже психопат. Недавно разбил чашку и ползал по полу, пока не отыскал все осколки, не замечая того, что большая их часть осталась в его ладонях. Они выглядывали из повреждённой кожи и были похожи на новенькие фарфоровые зубы. Коннор ржал, вытаскивая белых крошек пинцетом, а когда не получалось – зубами, изрезав язык, говорил, что так Коннор пытается стать ещё более смертоносным ублюдком.
- Мёрф, – напоминает он нехотя, – Мёрф, когда слишком много шума, Смекер жалуется на головную боль. Он же там, стоит за дверью. Ему баллистическую экспертизу проводить через полчаса, вытаскивать всё это дерьмо из стен и делать лицо усиленно соображающего федерала, не усложняй ему работу, Мёрф.
Но Мёрфи не слушает его.
Он расстрелял всю обойму и теперь наблюдает за непрерывно щёлкающим бойком, взводя курок раз за разом.
- Мёрф, – Коннор подбирается ближе, пытаясь не поскользнуться, потому что, действительно, нет ничего хуже сочетания первоклассного паркета и крови, умащивающей его, – Мёрф, ты меня пугаешь, если хочешь знать. Положи пистолет и подойди к брату своему. Мёрфи!
Он рассеянно оглядывается, а затем падает на колени, выронив пистолет, который гулко стучит по полу, разгоняет кровь и катится в ней, останавливаясь только у стены. Надо же, люкс, а никто не догадался выровнять полы. Мёрфи стучит ладонями по полу, отчего брызги поднимаются в воздух, взмывают к его лицу, раскрашивая его, остаются на одежде.
- Какого ёбаного хуя ты делаешь, дорогой братец! – громко и недовольно заявляет Коннор, и Мёрфи, очнувшись, несмело улыбается ему. Лицо у него искривилось, надо лбом собрались морщины, и теперь он похож на одного из печальных и жалких умалишённых, которого Коннор позавчера видел на тв. – Сюда, иди сюда, – говорит он, протягивая к Мёрфи руки, и тот ползёт к нему, измарав колени.
- Что-то не в порядке, – заявляет Мёрфи, упершись лбом ему в область паха и принимаясь покачиваться, мягко ударяясь о его бедро. – Что-то совсем испортилось.
- Я понимаю, – отвечает Коннор, – но сейчас не время об этом говорить. И если ты только заикнёшься о боге, я не знаю, что с тобой сделаю. Я ведь тоже люблю бога иногда даже больше, чем тебя, но сейчас, действительно, не самое подходящее время.
Мёрфи, впрочем, ничего не отвечает ему, он качается, соприкасаясь лбом с бедром Коннора, и тот сейчас беспомощнее ребёнка, застывшего рядом с мертвецом.
- Господа, – Смекер, слегка взлохмаченный, показывается в дверях, – какого, блять, рожна вы здесь всё изговняли?
- Мёрфи хотелось праздника, – объясняет Коннор радостно.
Он схватил брата за голову и теперь держит так, чтобы тот не двигался. Мёрфи что-то бормочет, и он едва разбирает: «…самый злобный ублюдок в долине».
- Праздника?
Смекер с возрастом становится всё громче, всё язвительнее. Шейный платок лимонно-жёлтого цвета под его сухим, острым подбородком, сияет как золото на минаретах. В его глазах читается явная жажда методично отпиздошить любого, кто виновен в погроме.
- Маленького праздника посреди рабочего дня, – пожимает плечами Коннор, повернув безучастную голову Мёрфи к Смекеру и пальцами растянув рот того в широкой, дурной улыбке. Мёрфи радостно пускает слюни, Смекер, видимо, совершенно охуев, выдыхает.
- Маленькие праздники помогают нам жить и двигаться дальше, – спокойно отвечает он и скрывается за дверью. Слышно, как он орёт: «Ты, Маклейн, да, ты, перестань чесать свои ирландские яйца! И прихвати с собой того ушастого распиздяя!».
Два новоиспечённых детектива бостонской полиции, войдя в номер, исполняются благоговейного трепета, заметив Коннора и Мёрфи, перемазанных в крови.
- Раздевайтесь, ребятки, – довольно сообщает Смекер.
Коннор принимается ржать.
Через некоторое время они оба одеты в чистую, с чужого плеча, одежду. Мёрфи возится с ремнём, потому что Маклейн шире и плотнее его, и Коннору приходится застегнуть его на нём, как если бы Мёрфи был умственно отсталым. Полуголые офицеры, украшающие комнату трусами весёлой расцветки, под весёлые комментарии Смекера, относительно того, кому здесь стоило бы посетить спортзал, принимаются за уборку номера.
- Коннор, вы можете выйти через парадный вход, но для этого не мешало бы умыться. Мёрфи? Эй, Мёрфи? А, хуй с тобой.
- Он немного устал, – поясняет Коннор. – Смекер, нам нужен отпуск.
- Вы только что вернулись из Саудовской Аравии, ебать меня так и наперекосяк, какой отпуск?
- Если ты называешь это отпуском, то ты самый говёный педрила из всех, кого я встречал.
- Ладно, ладно, – Смекер поднимает руки, капитулируя. – Мы обсудим это, а теперь съебите уже отсюда, это же место преступления во имя всего святого! Я федеральный агент!
Коннор умывается сам и умывает Мёрфи в туалетной комнате персонала.
В такси, которое они ловят, чтобы вернуться домой, на окраину промышленного района Бостона, Мёрфи засыпает, положив голову на ладонь Коннора, которой тот поддерживает его затылок.
- Ребята, это кажется или ваши лица мне смутно знакомы? – спрашивает водитель, когда Коннор роется в карманах в поисках двадцаток.
- Идите нахуй на всякий случай, – советует Коннор. – Вам это всё привиделось, – с этими словами он гипнотизирующе машет перед лицом водителя плотным свёртком купюр. Определённо, полиция Бостона стала жить лучше, чем раньше. У Гринли обычно на пиво не хватало.
- Окей, окей, – кивает водитель, поправив козырёк форменной кепки. – Удачи вам в вашем нелёгком труде.
- И тебе не болеть. Мёрф, эй, Мёрфи!
Но Мёрфи уже вошёл в подъезд, закрыв за собой дверь.
Коннор натыкается на брошенные им вещи в коридоре. Плащ, костюм детектива Маклейна, галстук от костюма детектива Маклейна. Мёрфи лежит на полу, в ванной, оставшись в трусах и вымаранных в крови носках.
- Что же ты такой кривой мудак, господи, – ни к кому особенно не обращаясь, жалуется Коннор, поглаживая горячий, покрытый испариной лоб брата.
- Я хочу жить в другой стране. Я хочу спать. Спать, Коннор. С коробкой. Поставь мне её на грудь, когда я лягу спать. Или сдохну. Поставь мне её на грудь. Насыпь пепла мне в рот, когда меня повезут сжигать, получится пепел в пепле.
- Завали ебало, – советует Коннор. – Давай, поднимайся.
Мёрфи говорит о резной деревянной коробке с плотным резервуаром внутри. В коробке лежит прах Иль Дуче. Вот уже пять лет.
Он тащит безвольного Мёрфи в гостиную, он пропустил момент, когда у них образовалась гостиная, простая и удобная мебель в ней, и всё такое прочее, что обычно бывает у людей.
Мёрфи вяло сопротивляется, когда брат втаскивает его на низкую кровать, сбросив с неё покрывало и стёганые одеяла.
- Всё было намного лучше, раньше, – сообщает Мёрфи, шмыгая носом.
И сейчас Коннор только растерянный мудак лет сорока с лишним, у которого есть брат, костюм, кредитная карта, счёт, который трещит от нолей (ноли принадлежат честным налогоплательщикам, и всё это слишком сложно для Коннора, у которого принимаются ныть все переломы сразу, сводит челюсть, где не осталось ни единого своего зуба, разве что те, которые ближе к глотке). Седые волосы у него теперь по всему телу, даже на груди. У Мёрфи же образовался плотный седой клок ближе к макушке, как пятно на корове или овце.
Коннор раньше сообщал ему об этом каждый день, и Мёрфи принимался скакать и лягаться как ебанутый, он стучал по полу пятками, пока не падал в изнеможении. Тогда он орал, чтобы Коннор сел рядом, и они торчали так, часами вспоминая старые добрые времена: Рокко, Ромео, Гринли, Юнис, которой Смекер устроил самые пышные похороны за добрые пятьдесят лет истории Бостона, Даффи и Долли, счастливо вышедших на пенсию. Отца. Коннор был согласен с Мёрфи, в том, что остались только они и Смекер, была какая-то живая, бодрая ирония.
- Наверное, он в тайне считает, что мы тоже педики. Два старых педика.
- Но Смекер-то один.
- Один?
- Один. Мёрф, перестань повторять слова, а то я запишу тебя к врачу.
- Один старый педик, два старых педика.
- Ах ты, ублюдок.
Теперь, когда температура заставляет его брата метаться по постели, Коннор раздумывает, позвонить ли Смекеру, чтобы тот притащил к ним проверенного костоправа. Он спрашивает у Мёрфи, но тот отказывается.
- Так и должно быть, – говорит он. – Я не болен, это огонь пожирает меня за всё, что я сделал. Заранее, понимаешь?
- О, господи. Никогда не думал, что на старости лет к тебе придёт такое надоедливое раскаяние, и ты проебёшь им мне все мозги.
- Золото облетает со статуй.
- Мёрфи!
- Да, дорогой брат.
Свет проникает в гостиную через широкое окно, Коннор всё ещё не снял широкого, квадратного плаща. Он раздевается, оставшись в одной только рубашке и носках, долго и сосредоточенно чешет голову, прежде чем лечь рядом с Мёрфи, слишком горячим и дёрганным. Брат прижимается потным лицом к его груди, остаётся след. Его трясёт, и это, скорее всего, лихорадка.
- Дело приобретает нехороший оборот, – задумчиво рассуждает Коннор, трогая короткие волосы на затылке брата, шмыгающего носом где-то у него под подбородком. – Ты всё ещё против врачей.
- Я всегда против врачей.
- Тогда подождём.
И они ждут, Коннор неподвижно лежит рядом с Мёрфи, который без остановки несёт еретический, богопротивный бред, от которого у любого священника волосы бы встали дыбом. Мёрфи зовёт их обоих чёрными викариями, как в каком-нибудь фильме, рассчитанном на аудиторию от пятнадцати до восемнадцати, Мёрфи рассказывает, что они оба непременно сгорят в печи. При этом он держит обе руки на животе Коннора, мнёт его ладонями, как будто тот глина, а Мёрфи собрался сделать из него ночной горшок.
- Позолота слезла с нас, мы уже не святые, а какое-то дерьмо, – сообщает он печально. – Бог не будет нам рад.
- Ну так и хер бы с ним. Я позже отмолю эти слова.
- Действительно, – хрипло смеётся Мёрфи.
Когда тот засыпает, Коннор думает, какие бы были заголовки, если бы они оба подохли в собственной квартире, от лихорадки.
От них остались бы тела или пепел или не осталось бы ничего.
Рейтинг: G (немного мата)
Персонажи: Коннор, Мёрфи
Жанр: дженерал
Дисклэймер: ай дид ит фо лулз
Ахтунг: невнятное говно
читать дальше
Ибо Я с тобою, говорит Господь, чтобы избавлять тебя.
Иер.1:19.
Когда викарий поднимается по лестнице, псы лают.
Номер выглядит отвратительно, и впору думать о заднем дворе мясника, где свалены в беспорядке обрубки, положенные на брезент или холстину, впору думать о частях тел мёртвых, аккуратно упакованных и отправляемых в горячие жерла печей, чтобы испечься и отправиться прямиком к Господу, свежими, хрустящими. Тогда боженька стирает с них жир, складывает из них новых, настоящих людей, чтобы потом отправить их на землю, снова и снова заставлять есть с пола.
- Погляди только, что ты натворил? – жалуется Мёрфи, поднимаясь с пола и указывая на свой загаженный, светло-серый костюм. Светло-серый костюм, сшитый на заказ, точно и ровно, потому что рукава любого костюма, приходящегося ему по плечам, всегда оказывались короткими на ровный и одинаковый дюйм. Коннор знает об этом дюйме и ещё паре дюймов, которыми они отличаются. – Это что ещё? – продолжает Мёрфи. – Это говно, кажется? Брат мой, почему у меня говно на подошвах?
- Верно, ты ходишь не там, где нужно.
- И кто из вас обосрался? – вопрошает он в тишину, приветственно раскинув руки, улыбаясь самым наилучшим образом. – Когда я спрашиваю, нужно отвечать! – орёт Мёрфи и принимается палить.
Иногда Коннор думает, что Мёрфи стал средней одержимости психопатом. Он думает, что дом в Ирландии, скрытый от всех глаз, дом, где была бы только грубая еда, прорва свободного времени по ночам и размеренная пастушеская жизнь, только это, возможно, спасло бы их от того, к чему они пришли, отдохнув у холма Иерихонского, пережив сорокалетие, смерти и тот факт, что Смекер начал подкрашивать седую шевелюру. Мёрфи – психопат, Коннор слишком много читает. Если разобраться, он тоже психопат. Недавно разбил чашку и ползал по полу, пока не отыскал все осколки, не замечая того, что большая их часть осталась в его ладонях. Они выглядывали из повреждённой кожи и были похожи на новенькие фарфоровые зубы. Коннор ржал, вытаскивая белых крошек пинцетом, а когда не получалось – зубами, изрезав язык, говорил, что так Коннор пытается стать ещё более смертоносным ублюдком.
- Мёрф, – напоминает он нехотя, – Мёрф, когда слишком много шума, Смекер жалуется на головную боль. Он же там, стоит за дверью. Ему баллистическую экспертизу проводить через полчаса, вытаскивать всё это дерьмо из стен и делать лицо усиленно соображающего федерала, не усложняй ему работу, Мёрф.
Но Мёрфи не слушает его.
Он расстрелял всю обойму и теперь наблюдает за непрерывно щёлкающим бойком, взводя курок раз за разом.
- Мёрф, – Коннор подбирается ближе, пытаясь не поскользнуться, потому что, действительно, нет ничего хуже сочетания первоклассного паркета и крови, умащивающей его, – Мёрф, ты меня пугаешь, если хочешь знать. Положи пистолет и подойди к брату своему. Мёрфи!
Он рассеянно оглядывается, а затем падает на колени, выронив пистолет, который гулко стучит по полу, разгоняет кровь и катится в ней, останавливаясь только у стены. Надо же, люкс, а никто не догадался выровнять полы. Мёрфи стучит ладонями по полу, отчего брызги поднимаются в воздух, взмывают к его лицу, раскрашивая его, остаются на одежде.
- Какого ёбаного хуя ты делаешь, дорогой братец! – громко и недовольно заявляет Коннор, и Мёрфи, очнувшись, несмело улыбается ему. Лицо у него искривилось, надо лбом собрались морщины, и теперь он похож на одного из печальных и жалких умалишённых, которого Коннор позавчера видел на тв. – Сюда, иди сюда, – говорит он, протягивая к Мёрфи руки, и тот ползёт к нему, измарав колени.
- Что-то не в порядке, – заявляет Мёрфи, упершись лбом ему в область паха и принимаясь покачиваться, мягко ударяясь о его бедро. – Что-то совсем испортилось.
- Я понимаю, – отвечает Коннор, – но сейчас не время об этом говорить. И если ты только заикнёшься о боге, я не знаю, что с тобой сделаю. Я ведь тоже люблю бога иногда даже больше, чем тебя, но сейчас, действительно, не самое подходящее время.
Мёрфи, впрочем, ничего не отвечает ему, он качается, соприкасаясь лбом с бедром Коннора, и тот сейчас беспомощнее ребёнка, застывшего рядом с мертвецом.
- Господа, – Смекер, слегка взлохмаченный, показывается в дверях, – какого, блять, рожна вы здесь всё изговняли?
- Мёрфи хотелось праздника, – объясняет Коннор радостно.
Он схватил брата за голову и теперь держит так, чтобы тот не двигался. Мёрфи что-то бормочет, и он едва разбирает: «…самый злобный ублюдок в долине».
- Праздника?
Смекер с возрастом становится всё громче, всё язвительнее. Шейный платок лимонно-жёлтого цвета под его сухим, острым подбородком, сияет как золото на минаретах. В его глазах читается явная жажда методично отпиздошить любого, кто виновен в погроме.
- Маленького праздника посреди рабочего дня, – пожимает плечами Коннор, повернув безучастную голову Мёрфи к Смекеру и пальцами растянув рот того в широкой, дурной улыбке. Мёрфи радостно пускает слюни, Смекер, видимо, совершенно охуев, выдыхает.
- Маленькие праздники помогают нам жить и двигаться дальше, – спокойно отвечает он и скрывается за дверью. Слышно, как он орёт: «Ты, Маклейн, да, ты, перестань чесать свои ирландские яйца! И прихвати с собой того ушастого распиздяя!».
Два новоиспечённых детектива бостонской полиции, войдя в номер, исполняются благоговейного трепета, заметив Коннора и Мёрфи, перемазанных в крови.
- Раздевайтесь, ребятки, – довольно сообщает Смекер.
Коннор принимается ржать.
Через некоторое время они оба одеты в чистую, с чужого плеча, одежду. Мёрфи возится с ремнём, потому что Маклейн шире и плотнее его, и Коннору приходится застегнуть его на нём, как если бы Мёрфи был умственно отсталым. Полуголые офицеры, украшающие комнату трусами весёлой расцветки, под весёлые комментарии Смекера, относительно того, кому здесь стоило бы посетить спортзал, принимаются за уборку номера.
- Коннор, вы можете выйти через парадный вход, но для этого не мешало бы умыться. Мёрфи? Эй, Мёрфи? А, хуй с тобой.
- Он немного устал, – поясняет Коннор. – Смекер, нам нужен отпуск.
- Вы только что вернулись из Саудовской Аравии, ебать меня так и наперекосяк, какой отпуск?
- Если ты называешь это отпуском, то ты самый говёный педрила из всех, кого я встречал.
- Ладно, ладно, – Смекер поднимает руки, капитулируя. – Мы обсудим это, а теперь съебите уже отсюда, это же место преступления во имя всего святого! Я федеральный агент!
Коннор умывается сам и умывает Мёрфи в туалетной комнате персонала.
В такси, которое они ловят, чтобы вернуться домой, на окраину промышленного района Бостона, Мёрфи засыпает, положив голову на ладонь Коннора, которой тот поддерживает его затылок.
- Ребята, это кажется или ваши лица мне смутно знакомы? – спрашивает водитель, когда Коннор роется в карманах в поисках двадцаток.
- Идите нахуй на всякий случай, – советует Коннор. – Вам это всё привиделось, – с этими словами он гипнотизирующе машет перед лицом водителя плотным свёртком купюр. Определённо, полиция Бостона стала жить лучше, чем раньше. У Гринли обычно на пиво не хватало.
- Окей, окей, – кивает водитель, поправив козырёк форменной кепки. – Удачи вам в вашем нелёгком труде.
- И тебе не болеть. Мёрф, эй, Мёрфи!
Но Мёрфи уже вошёл в подъезд, закрыв за собой дверь.
Коннор натыкается на брошенные им вещи в коридоре. Плащ, костюм детектива Маклейна, галстук от костюма детектива Маклейна. Мёрфи лежит на полу, в ванной, оставшись в трусах и вымаранных в крови носках.
- Что же ты такой кривой мудак, господи, – ни к кому особенно не обращаясь, жалуется Коннор, поглаживая горячий, покрытый испариной лоб брата.
- Я хочу жить в другой стране. Я хочу спать. Спать, Коннор. С коробкой. Поставь мне её на грудь, когда я лягу спать. Или сдохну. Поставь мне её на грудь. Насыпь пепла мне в рот, когда меня повезут сжигать, получится пепел в пепле.
- Завали ебало, – советует Коннор. – Давай, поднимайся.
Мёрфи говорит о резной деревянной коробке с плотным резервуаром внутри. В коробке лежит прах Иль Дуче. Вот уже пять лет.
Он тащит безвольного Мёрфи в гостиную, он пропустил момент, когда у них образовалась гостиная, простая и удобная мебель в ней, и всё такое прочее, что обычно бывает у людей.
Мёрфи вяло сопротивляется, когда брат втаскивает его на низкую кровать, сбросив с неё покрывало и стёганые одеяла.
- Всё было намного лучше, раньше, – сообщает Мёрфи, шмыгая носом.
И сейчас Коннор только растерянный мудак лет сорока с лишним, у которого есть брат, костюм, кредитная карта, счёт, который трещит от нолей (ноли принадлежат честным налогоплательщикам, и всё это слишком сложно для Коннора, у которого принимаются ныть все переломы сразу, сводит челюсть, где не осталось ни единого своего зуба, разве что те, которые ближе к глотке). Седые волосы у него теперь по всему телу, даже на груди. У Мёрфи же образовался плотный седой клок ближе к макушке, как пятно на корове или овце.
Коннор раньше сообщал ему об этом каждый день, и Мёрфи принимался скакать и лягаться как ебанутый, он стучал по полу пятками, пока не падал в изнеможении. Тогда он орал, чтобы Коннор сел рядом, и они торчали так, часами вспоминая старые добрые времена: Рокко, Ромео, Гринли, Юнис, которой Смекер устроил самые пышные похороны за добрые пятьдесят лет истории Бостона, Даффи и Долли, счастливо вышедших на пенсию. Отца. Коннор был согласен с Мёрфи, в том, что остались только они и Смекер, была какая-то живая, бодрая ирония.
- Наверное, он в тайне считает, что мы тоже педики. Два старых педика.
- Но Смекер-то один.
- Один?
- Один. Мёрф, перестань повторять слова, а то я запишу тебя к врачу.
- Один старый педик, два старых педика.
- Ах ты, ублюдок.
Теперь, когда температура заставляет его брата метаться по постели, Коннор раздумывает, позвонить ли Смекеру, чтобы тот притащил к ним проверенного костоправа. Он спрашивает у Мёрфи, но тот отказывается.
- Так и должно быть, – говорит он. – Я не болен, это огонь пожирает меня за всё, что я сделал. Заранее, понимаешь?
- О, господи. Никогда не думал, что на старости лет к тебе придёт такое надоедливое раскаяние, и ты проебёшь им мне все мозги.
- Золото облетает со статуй.
- Мёрфи!
- Да, дорогой брат.
Свет проникает в гостиную через широкое окно, Коннор всё ещё не снял широкого, квадратного плаща. Он раздевается, оставшись в одной только рубашке и носках, долго и сосредоточенно чешет голову, прежде чем лечь рядом с Мёрфи, слишком горячим и дёрганным. Брат прижимается потным лицом к его груди, остаётся след. Его трясёт, и это, скорее всего, лихорадка.
- Дело приобретает нехороший оборот, – задумчиво рассуждает Коннор, трогая короткие волосы на затылке брата, шмыгающего носом где-то у него под подбородком. – Ты всё ещё против врачей.
- Я всегда против врачей.
- Тогда подождём.
И они ждут, Коннор неподвижно лежит рядом с Мёрфи, который без остановки несёт еретический, богопротивный бред, от которого у любого священника волосы бы встали дыбом. Мёрфи зовёт их обоих чёрными викариями, как в каком-нибудь фильме, рассчитанном на аудиторию от пятнадцати до восемнадцати, Мёрфи рассказывает, что они оба непременно сгорят в печи. При этом он держит обе руки на животе Коннора, мнёт его ладонями, как будто тот глина, а Мёрфи собрался сделать из него ночной горшок.
- Позолота слезла с нас, мы уже не святые, а какое-то дерьмо, – сообщает он печально. – Бог не будет нам рад.
- Ну так и хер бы с ним. Я позже отмолю эти слова.
- Действительно, – хрипло смеётся Мёрфи.
Когда тот засыпает, Коннор думает, какие бы были заголовки, если бы они оба подохли в собственной квартире, от лихорадки.
От них остались бы тела или пепел или не осталось бы ничего.
@темы: фики на русском
-
-
30.11.2010 в 08:43-
-
30.11.2010 в 09:02-
-
30.11.2010 в 12:07Охуенно, спасибо!
-
-
30.11.2010 в 12:33-
-
30.11.2010 в 13:07-
-
30.11.2010 в 13:31побольше б такого "говна"
-
-
30.11.2010 в 15:11^^
озорной сексуальный трупоед
Я бы вас погладил, да.
mingus
Во, во, где ужас-то. Кишки это хуйня по сравнению с гостиной.
Lauriel
Троллиш помоему)
дорогая сестра Олли
Да нет там особого психоза. Возрастные изменения. Ня.
Gwyddel
Айе, спасибо большое.
-
-
30.11.2010 в 15:44не здесьни разу-
-
30.11.2010 в 16:17-
-
01.12.2010 в 13:08очень клевое.