Я думал-думал, а потом решил: а хуле нет-то Они написаны в разное время, так что все могут быть немного разные.
Название: Насколько далеко Автор: Айрис ( [Rick Grimes]) Фандом: The Boondock Saints Бета: [Daryl Dixon], Sebastian J. Moran Пейринг: Мерфи/Коннор и наоборот Рейтинг: NC-17 Жанр: слэш, пвп, ангст Размер: серия драбблов Саммари: Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной. (Псалтирь 22:4) Дисклеймер: ничего не мое, я только покурю и положу на место)) Посвящение: и нет ни одного гребаного дня в моей жизни, когда я мог бы заявить, что люблю кого-то еще с той же невероятной силой, что и тебя.
Коннор Мерфи от себя не отделяет никогда - не привык так. Привык считать, что они одно целое, не без оснований, конечно, куда денешься, когда во всем синхронность: в мыслях, в поступках, да в мимике и жестах даже. Брат, конечно, частенько ведет себя, как распоследний мудак, да что с него возьмешь - Коннор и сам не ангел, если подумать. Святой вот - да. А у ангелов другая работа. В детстве их вообще было не отличить, не путалась только мать, да ей, похоже, один хрен было наплевать, кто есть кто: любила обоих с той же силой и страстью, что и матами обкладывала, а если наказывала - так тоже двоих сразу. А все остальные просто путались, забывали, у кого из братьев макушка светлее, больше-то они ничем не отличались особо. А когда угадывали - полноправно строили умные рожи, да только не так-то это было просто. Короче, мистика в этом виновата, судьба или еще какая херня - не разберешь, но когда Мерфи в драке получает в лицо, Коннор чувствует, как горит место удара, а от того еще больше звереет. А то ж, какая сука смеет брата обижать? Этим правом, знаете ли, не делятся с посторонними. *** Погода за окном просто уродская: ливень, град и черт знает, что еще. Крыша течет, и посреди квартиры красуются ржавые лужи. Мерфи выруливает из-за развешенных прямо посреди всего хаоса тряпок в драном халате, вступает прямиком в одну из луж босой пяткой и красноречиво матерится. Коннор скалит ему зубы, в которых зажата сигарета. - Я тебе говорил, да, что туда че-нибудь прихуячить надо? Мы скоро, блять, потонем, Мерф. - Я тебя туда прихуячу, - злится Мерфи, шлепая со всей дури в лужу так, что брызги летят. Коннор ржет, роняет сигарету на натянувшиеся на коленях полы халата и теряет окончательно, когда Мерфи налетает на него синеглазым ураганом и пытается то ли обнять, то ли придушить - хрен поймешь его. Но дышать в его хватке тяжело. - Да хорош уже, - сипит ему Коннор, когда ему кажется, что еще несколько секунд объятий - и он посинеет. - Иисус против траты моей жизни таким образом, чувак. - Иди ты на хуй, - отзывается Мерфи, но хватку разжимает и озирается в поисках второго стула. Тот лежит, затолканный под стол, с живописно сломанной ножкой - последствия попойки пару дней назад. - Садись, - великодушно разрешает Коннор, хлопая себя по колену, - только, блять, за шею не трогай, в другой раз по-любому копыта отброшу. - Да ниче ты не отбросишь, - фыркает Мерфи и, сука, кусается - без того вся морда в синяках несходящих, так еще и этот теперь, явно же на шее останется след от зубов. - Ты хули творишь, - вяло сопротивляется Коннор и вслепую нашаривает ладонью мятую пачку на липкой клеенчатой скатерти. Там, похоже, тоже блядская лужа - все пальцы мокрые, и Коннор, перехватывая в другую руку пачку, бесцеремонно вытирает ладонь о плечо Мерфи. Они закуривают вместе, от одной спички - Мерф ерзает на коленях, смешно скашивает глаза, боясь потерять огонек с кончика сигареты, Коннор смотрит на него и улыбается безотчетно. - Люблю тебя, мудак, - говорит он. Мерфи фыркает, сжимает и без того мятую сигарету в сбитых пальцах - при взгляде на его руки у Коннора костяшки начинает саднить. - Засунь, - говорит Мерф, - свою романтику ебучую подальше себе в задницу. И млеет, сука, млеет же - потому что Коннор касается его щеки приоткрытым ртом, гладит тонкой струйкой выдыхаемого дыма. Неровные прядки его волос щекочут Коннору нос. - Чего ты на потолок-то хотел? - спрашивает Мерфи. - А то в реале потонем нахер. Коннор пожимает плечами и тянет сигарету в рот, вдыхает дым, густой и горький. - Придумаем, - говорит он. - Я тебя тоже, - отвечает Мерфи. *** Они похожи так, что Коннор не сильно удивился, когда они оказались в одной постели - так и должно было случиться. Спать бок о бок для них было естественно, шутки про "засунуть что-нибудь в задницу" - привычней некуда, так что ж не трахнуться, в самом деле, если оба за? И нет ни одного гребаного дня в жизни Коннора МакМануса, когда он мог бы заявить, что любит кого-то еще с той же невероятной силой, что и своего брата. Даже если тот в этот день ведет себя, как настоящий засранец. И не будь они святыми, избранными Господом, если Мерфи не думает точно так же.
Утро заливается в высокие пыльные окна, хлещет светом в щели, орет где-то на грани слышимости воплями чаек. Коннор лежит на продавленном, посеревшем от времени матрасе, щурится навстречу яркому свету и позволяет его золоту омывать расслабленное тело. Лениво качает голым острым коленом, ритмично и безотчетно. Мерфи приходит к нему с лестницы, на нем потраченная временем и драками куртка из кожи и грязные джинсы. Он курит на ходу и прет за собой здоровые доски - вчера хотели стол смастерить, но кто ж знал, что Мерф в такую рань за материалом подскочит? Доски с грохотом приземляются в угол, и если бы Коннор не спал, он непременно проснулся бы сейчас. А так он лениво наблюдает, как Мерфи стягивает куртку, кусая фильтр сигареты, как ерошит волосы, а потом они встречаются глазами, и Мерф хмыкает. Солнце проливается на него, когда он подходит ближе, и Коннор хочет ему что-нибудь сказать, но молчит. Брат красивый, не то чтобы Коннор часто размышлял об этом, но бывают моменты, когда он делает паузу просто чтобы снова подумать эту мысль. - Блять, - говорит Мерф в полголоса, - я работаю, а ты дрыхнешь. Коннор улыбается ему невинно, и тогда Мерф тыкается коленом в край матраса и накрывает брата собой сверху. Жесткая джинса елозит по его голой коже, это почти больно, но Коннор только сгребает пальцами ткань на заднице брата и впивается в кожу через ее слой. Мерфи целует его беспорядочно - ему, на самом деле, все равно, где целовать, Коннор для него весь родной и одинаково важный, он знает это, потому что все взаимно и всегда было. У Мерфа ресницы золотые от солнца, как крохотные ангельские навершия пик, и Коннор даже освобождает одну руку, чтобы коснуться его лица ладонью, зарыться в волосы кончиками пальцев. Они целуются, встречаясь губами на полпути, коротко касаясь, и Коннор не закрывает глаза, чтобы видеть лицо напротив. - Весна, Кон, - говорит Мерфи в какой-то момент и трется бедрами. У него крепко стоит, но от джинсовой ткани трение неприятно, и Коннор тянется расстегнуть молнию, чтобы это исправить. Сукин сын не потрудился надеть белья, поэтому у Коннора в руке оказывается его член, горячий и твердый, и Коннор лениво ведет по нему вверх-вниз, заставляя брата шипеть сквозь зубы. - Ты кот что ли? - смеется Коннор, сжимая под головкой, как Мерф любит. - Весна у него, блять. - Мы впервые потрахались в апреле, - шипит Мерфи - Коннор отпустил его член, и ему хочется еще, поэтому он елозит бедрами вверх-вниз, трется о пах брата, оставляя влажные следы. - Нам было тринадцать, и ты просто подрочил мне, - фыркает Коннор ему в ответ, подцепляет пальцами его черную футболку и тянет вверх. Ему так хорошо, наконец-то: кожей к коже, купаясь в солнечных лучах. У Мерфа остро торчат соски, и Коннор обводит их подушечками пальцев. - Я бы не назвал это гордым словом "потрахаться". - Если бы я умел, выебал бы тебя еще в колыбели, - сипло ржет брат, и Коннор помогает ему стянуть футболку совсем, а потом обвивает руками и целует, скользя ладонями по татуировке на спине и паре застарелых шрамов. Хер знает, что там насчет колыбели, но его рот языком Мерф ебет так, что можно кончить прямо сейчас, но это совершенно неинтересно получится, и сукин сын будет ржать над ним неделю. Мерфи отстраняется, торопливо облизывает пальцы, чуть ли не в глотку их себе запихивает, а потом ныряет рукой вниз, пробирается ими в Коннора, который вздергивает бедра, чтобы удобней было. Сначала неприятно, тянет, но тело быстро вспоминает, что ему нравится, а Мерф точно знает, как нужно, и Коннор уже прикрывает глаза и дышит тяжело, чувствуя, как член подрагивает от удовольствия. - Штаны сними прежде, чем трахать будешь, - говорит он Мерфу, и тот двигает рукой резче, - На хуй иди, - фыркает он, - раскомандовался. - Пойду, - ухмыляется Коннор и затылком упирается в подушку, выгибаясь всем телом. Он пропускает момент, когда Мерфи вынимает пальцы, но с готовностью насаживается на вталкиваемый член, он горячий, и твердый, и шелковый, и Мерф опирается на напряженные руки по обе стороны от головы Коннора. Коннор поворачивает голову и видит острые буквы татуировки на тыльной стороне ладони брата. Теперь солнце бьет ему прямо в глаза, и не пошел бы на хуй тот мудак, который сказал, что инцест противен Господу. Потому что что это может быть, блять, иное, как не его золотая улыбка? Мерфи трахает его быстро и ритмично, тяжело дыша ртом, то и дело облизывая пересохшие губы, и Коннор успевает только низко постанывать ему в такт, пока не кончает. Мерф следует сразу за ним, потому что внутри растекается жар, и Коннор смотрит ему в лицо, обводит взглядом приоткрытые губы. Он пару раз слышал, что кончающие парни выглядят полными уебками, смех один, но брат не такой, на него можно вечно любоваться, если честно. Мерфи откатывается вбок, на теневую сторону, ищет вслепую сигареты, и Коннор, фыркнув, подает ему пачку с другой стороны матраса. Брат заталкивает две сигареты в рот сразу, прикуривает, а потом протягивает одну брату, повернув голову и глядя неописуемым синим взглядом. - Что? - усмехается Коннор, и Мерф тянет руку и трогает его встопорщенные волосы надо лбом. - Видел плавленое золото, Кон? - Да конечно, - язвит тот, проталкивая сигарету в угол губ, - каждый день же золото вырабатываем, бля. Мерфи насмешливо фыркает, скользит взглядом по потревоженной пряди волос к яркому свету в окне, а потом снова к лицу брата. - Оно должно быть, как твои волосы.
Небо - густая чернильная синева, за звезды можно зацепиться глазами, и Коннор, задрав голову, вышагивает по кривой и пытается считать их. Они выглядят так, словно неловкий повар рассыпал по черному столу муку, их так много, и они такие яркие. Коннор пьян, охуенно, блядски пьян, он хочет курить, смеяться, надрывая глотку, и трахаться. Мерфи плетется рядом, вцепившись брату в ладонь, у него руки холодные, и он несет какую-то хрень про то, чем лучше разводить вискарь, чтобы не ужраться так в другой раз. Коннору похуй - ему нравится быть пьяным, он хочет быть пьяным всю жизнь. Но Мерфи он слушает краем уха - голос нравится. Впрочем, так же он мог бы слушать радио, только у них нет никакого блядского радио дома, и денег нет. И налили им сегодня просто потому что теперь им всегда бесплатно наливают, потому что они гребаные-мать-их-Святые. Коннор шарит в кармане, ищет измятую пачку сигарет, выуживает ее с грацией заклинившего робота и пытается ртом вытащить сигарету. Он слюнявит картон минуты две прежде, чем ему удается, а потом Мерф неожиданно выдает: - Хочу отсосать тебе, - и сигарета оказывается на заплеванном асфальте. - Че? - тупо переспрашивает Коннор - он готов поклясться, что несколько минут назад речь все еще шла о выпивке. Мерфи разворачивает его за руку к себе лицом, и Коннор закусывает еще одну сигарету, вытягивая ее на свет. - Отсосать, говорю, хочу, - неожиданно трезво признается Мерф. - Или чтобы ты мне. Черт, я скучаю по отцу, но на ферме было невозможно. Я хотел тебя каждый ебаный раз, когда видел, но у него слух был, как у дьявола. Коннор фыркает и смеется. Он понимает. Сигарета дымится, когда он щелкает зажигалкой и двумя пальцами вытягивает ее изо рта за фильтр. Живя на ферме, он сам извелся дрочить на собственного брата. Впрочем, когда приходилось применять методы типа холодного душа, было еще хуже. А сукин сын порой словно нарочно подливал масла в огонь, ходил вокруг полуголый. Коннор был уверен, что отец не мог ничего не заметить, но не сомневался, что поймай он их за сеансом горячего секса, раздал бы таких оплеух, что оба вряд ли смогли б еще хоть раз прицелиться даже в кого-то столь же жирного, как папа Джо. Когда отец покинул дом на сутки впервые после их переезда на ферму, они двое чуть с ума не сошли. Коннор до сих пор помнил, как матерился и умолял Мерф, когда он распяливал его зад на двух пальцах, всего лишь по чертовой слюне. Они целовались до крови, искусывая губы друг друга, до бе-зу-ми-я, и Коннор готов был тут же душу продать за то, чтобы вечно вот так нависать над Мерфи, когда тот едва ли не на одни лопатки опирается, изгибаясь, чтобы глубже насадиться на член. От этих воспоминаний встает резко и до боли - да и что уж там, встало еще тогда, когда Мерф сказал вот это вот свое "хочу отсосать" - и Коннор тупо смотрит на брата, и пепел от прогорающей в его зубах сигареты крошится на асфальт. Мерфи вынимает ее из его рта, откидывает в сторону. Искры рассыпаются дождем, отскакивая от земли, и Коннор чувствует себя такой же искрой, когда Мерф обхватывает его за пояс, прижимает к себе изо всех сил, и, блять, как хорошо, как твердо у него в джинсах, крышей можно съехать. Он целует Мерфи, целует трогательную родинку у него над губой, раскрывающиеся влажно губы, забирается ладонями под футболку, с жадностью ощупывая ребра. Мерфи просто охуенный, и Коннор трется о него всем телом, пальцы зарывает в волосы. Братья сталкиваются открытыми ртами, языками. Коннор почти рычит, потому что ему мало, мало, мало! - мало тех отголосков удовольствия, что прокатываются по телу, когда он членом прижимает член брата через слои ткани. Он с трудом вспоминает, что они все еще на улице, захлебываются дыханием, и, черт, весь сраный Бостон уже наверняка услышал их стоны. - Пошли отсюда, - бормочет он, с трудом отодвигаясь, и Мерфи выглядит ошалелым, и, с ума сойти, столько блядской похоти в его глазах. - Домой. Пошли. Я буду до утра с тобой трахаться. - Заснешь, - сипит Мерф, издевается, засранец, но Коннор не может ему ответить. Они почти бегут домой, срываясь на выдохах, и звезды смотрят им в спины.
Коннор умирает. Он чувствует это – холодное, липкое, расползающееся по венам. Он перестает ощущать свое тело, и оно раздражает его настолько, что хочется сбросить его, как старую шкуру, тяжелый, опостылевший панцирь, но если сбросит, он знает – это будет конец. Коннор цепляется за жизнь напряженными пальцами, впивается до крови в ее мягкое красное, подушечки пальцев влажные и алые, и Мерфи отводит его руки от сырой футболки. У Мерфи слезы в глазах, он тащит на себе безвольного Коннора, глотая мокрую соль, и шепчет что-то – не разобрать. Коннор смотрит ему в лицо и думает, что Мерф не плачет, много лет уже, с тех самых пор, когда брат задразнил его девчонкой. Это было век назад, небо было выше, а они оба были меньше, одинаково худые и нескладные, с одинаковыми хитрыми лицами, в одинаковых драных джинсах. Дышать странно и больно, но Коннор дышит: делает вдох, а затем выдавливает из легких воздух. Пули прошили ему живот и грудь, в сердце, наверное, не попали, но жизнь все равно неумолимо покидает его. - Ну что ты ревешь, бля, - бормочет Коннор и пытается поднять руку, стереть со щек Мерфи мокрые дорожки. Прикосновение оставляет красные следы, и Коннор пытается убрать их тыльной стороной ладони, но крови оказывается только больше. - Не шевелись, - требует Мерфи невнятно, и это вызывает улыбку. – Как я допру тебя до больницы, когда ты шевелишься? «Я не доживу», - хочет сказать Коннор, но молчит. Он у-ми-ра-ет, слово-то какое, простое, черт его возьми, в речи же через фразу употребляется, а как страшно! Коннор привыкает к боли, она сама – лучшее лекарство от себя же, ее так много, что нервные рецепторы просто отключаются. Он смотрит брату в лицо, у того от напряжения бьется на виске жилка, он поджимает губы и идет, идет, кажется, ничто его никогда не сможет остановить. Коннор думает, что их путь устилают красные следы, следы его крови, кап-кап багровым пунктиром. Они думали, что бессмертные, что метка их святости – щит от всех проблем, но смерть нашла их, одного из них. Может, плата за гордыню, может, за прелюбодеяние, может за что еще – один хрен смертные грехи. И теперь Коннор никогда не увидит Мерфи, а Мерфи будет доживать свой век без Коннора. Странно об этом думать. Иногда они говорили об этом – о смерти – глотая жидкий янтарь виски из горлышка бутылки. Коннор не помнит его вкус, только вкус губ брата потом, влажных от того, что он вечно слизывал алкоголь с них языком. Он помнит Мерфи наизусть. Они говорили, что умрут вместе, совсем старыми, отойдя от дел, на ферме, которую оставил их отец, под дубами с седой корой. Умрут, окончательно отупев от скуки, одинаково побелев макушками, одинаково измаявшись каждым проходящим ебаным днем. В одно хреново утро. Если вы хотите насмешить Бога, расскажите ему о своих планах – Коннор ни хера не знает, кто это сказал, но вспоминает об этом прямо сейчас. Ему так блядски страшно, и он снова впивается пальцами в раненый живот, жаждая убедиться, что он хоть что-то еще может чувствовать, ну пожалуйста! - Мерфи, Мерфи, Мерфи, - бормочет он, и чувствует, что ход замедлился, что его спиной опускают на что-то жесткое, и чужие руки – не брата! – отводят его ладони от живота. Коннор ругается сквозь зубы и зовет его. Коннор не понимает, почему Мерф позволил кому-то еще прикоснуться к нему, позволил, чтобы кто-то забрал то последнее, что у них могло остаться, что он сможет вспомнить в ебаном аду, в котором окажется, когда в очередной раз закроет глаза. Имя брата срывается с губ сипом, и Коннор видит его снова. Вокруг все белым бело, и светло слишком, режет глаза, и Мерфи, кажется, бежит рядом, а он, Коннор, плывет над землей, и черт, как же это странно… - Все будет хорошо, - белыми губами шепчет ему брат, Коннор пытается подняться ему навстречу, но чужие, жесткие ладони опрокидывают его обратно на твердое под спиной, и он отключается. *** - Приди вы на двадцать минут позже – сейчас спускались бы в морг, - сухо говорит пожилой врач, обращаясь к Мерфи, и тот вскидывает голову. В его глазах, похоже, безумие, потому что тон хирурга смягчается. – Ваш брат счастливчик, знаете ли. - Он будет жить? – спрашивает Мерфи сипло, его трясет, стучат зубы, и пальцы ходуном ходят от пережитого ужаса. - Как новенький будет, - кивает врач, и Мерфи сползает по стене на пол, закрывает лицо ладонями и хохочет истерически: сукин сын, падла, бросить его пытался, а как же ферма, как же седые деревья, и гребаный маразм на двоих? Не отвертишься, блять, Кон. Не отвертишься. Мерфи отводит руки от наскоро умытого ранее лица, и ладони у него мокрые.
Подчищала запасы и оказалось, что не все праведные труды по Ридусу я сюда выкладывала. NB! позапрошлогоднее старьё, надеюсь, что еще актуально. Всё по-прежнему: тушь, кисти, ридусова жопка.
Короче, если я нарушаю какие-то правила-херавила - администрация потрет. Очень хочется поиграть в кроссовер "Бундока", "Супернатурала" и "Хеллблейзера", в котором МакМанусы будут причинять смерть не только плохим парням, но и демоническим тварям разного рода. Есть сюжет, игроки, виски, две сосиски. Соответсвенно, нужен Коннор. Брат, если ты здесь есть - пиши (номер в профиле), буду рад. Slán.
Do you see, Carla?! Do you see what you get when you mess with a warrior?!!(c)
Название: Трава, бензин и мирра Автор: Facehugger Бета: нет( Герои: братья M. Жанр: PWP, драббл Предупреждение: мат Дисклеймер: все принадлежат своим создателям
читать дальшеИм четырнадцать. Мать вместе с Тихушницей Мардж сидели на кухне. Пили херовый виски. Самый дешевый, что мать могла найти. Мерфи сказал: херовый. Коннор не успел глотнуть, но если Мерф сказал хреновый, значит так оно и есть. Хули ему проверять. Окно нараспашку, и ветер до обалдения приятный, залетал в комнату. Терпкий аромат клена витал в воздухе. Весна одуряюще била по обонянию, заставляла снимать лишнее шмотье и тереться спинами о прохладные простыни. Мерф опускается на брата, ложится полностью. Трется о кожу Коннора. Трогает, мнет и гладит гладкие бока близнеца. В кольце ног. В круге рук. Опоясан любовью Коннора. Коннор дышит, живет, трется, выгибается, улыбается, как чокнутый. - Вот бы соединиться, Конн...в одно...не как, блядь, сиамские близнецы, а по-другому...- у Мерфа голос скрипит, ломается, дает петуха. Коннор не смеется. Он любит его голос. Ага, Коннор знает о чем Мерф. С хрена бы ему не знать. Он - продолжение брата, у него все для Мерфи, ради Мерфи, во имя Мерфи. Стать единым целым не на минуты - навеки. Перекрутиться. Сжаться друг в друга и распасться на атомы. Этого хочется невыносимо еще и из-за того, что такого не случится. Не в этой вселенной, не под зорким оком Отца Всевышнего. И это даже не про секс. Не примитивный акт соединения, а справедливое воссоединение единого когда-то существа, разделенного на два тела. Зачем, зачем им два тела, если душа одна на двоих...
Им шестнадцать. Мерфи тихо скулит, выгибая спину. Конн улыбается, и сильнее прижимается к брату. Пальцы цепляются за выпирающие тазовые кости Мерфи, не отпуская, сжимая, невольно причиняя боль. Только это-то, что нужно Мерфи: чтобы его сжимали, прижимали к родному телу, дышали в шею, не отпускали. Не отпускали как можно дольше. Проникали, причиняя боль, но заглушая ноющую тоску тела по Коннору. На последних движениях он вытягивается в струну, задыхаясь, умирая, низко и коротко застонав. Сил на крики не осталось.
- Мать на кухне ходит, - Мерфи сипит севшим голосом. - услышала на хрен. - Она все равно вусмерть пьяная, - Коннор не отрывает рук от бедер Мерфи, отвечает прямо в ухо.
- Мерф, знаешь, что? - Ну? - Уедем. В Бостон. - Там на заводах работу легко получить. - Матери скажем, и отвалим. - Мать не отпустит до семнадцатилетия. - Ладно, нытик, подождем гребаные три дня, не отвалится ничего. - Сам ты нытик, блядь. - Сам ты блядь. - хмыкает Коннор, и тянет на себя Мерфи. Тот тихо ноет, потому что двигать удовлетворенное тело не хочется. Разваливается на брате, щекой к груди. Водит рукой по гладкому боку, протискивает за поясницу, сжимает ягодицу. Коннор довольно мурлычет, и Мерфи лижет губы брата, ласково поглаживая кожу и получая благодарные выдохи. - Сейчас буянить начнет, надо спать ее уложить. - Вот поебень, а. Мерфи встает, натягивает трусы, кидает небрежное: - Спи. Сам уложу. Бережет. - Я без тебя не усну, сам будто не знаешь. - Я быстро. - Давай.
В Бостоне пахло травой, бензином, и миррой. Город пропах ладанным духом, только никто этого не замечал. - Чувствуешь? - Ага. - А здешние? - Не, глухие люди стали. - Аминь, брат.
Мерфи чаще всего снизу. Не потому что, блядь, младше или хер короче (уж он-то знает правду), а потому что ему лень. Пыхтеть сверху, придерживать. Укладывать, пальцами работать и все дела. А так кайфа сверх меры, да и Конн рад стараться, ему тоже по кайфу превращать брата в изнывающее тело, требующее засадить поглубже, "да сильнее, блядь, не тормози!" Однако и Мерфи знает, когда нужно уложить Коннора на лопатки. Дать ему свой хер, в рот и задницу, накачать спермой по самое нутро. Оставить безвольным и обессилевшим. Обдолбанным любовью Мерфи настолько, что у Коннора даже сил нет протянуть руку к сигаретам, закурить и зажмуриться от удовольствия.
- А он...а он...он ска-сказал, что это...погодите...вот: жест отчаяния одинокой женщины! - Сидящая перед ними миловидная молодая женщина наконец разрыдалась, сухие рыдания душившие ее вырвались горьким потоком обиды. Они дали ей выплакаться. Молча вытирали слезы с лица. Тихо шептали успокаивающее: вот так, умница. Вы просто умница, Лили, поплачьте, вот увидите, как вам будет хорошо после. - Нет, не будет, - она качала головой. - Обязательно станет легче. Вы очень красивая. Умная и проницательная, а он поганый хорек, который не достоин вас. - Хорошо сказано,- Коннор подмигнул брату. - Спасибо, брат. - Мерф улыбнулся в ответ, мгновенно переключаясь на брата. И забываясь, застыл, глядя на Коннора. - Спасибо вам, мальчики, - она улыбнулась благодарно, поправляя волосы и одежду. Рассмеялась легко. - И правда полегчало. Простите, что нагрузила вас своими проблемами. Как мне вас отблагодарить? - Лили, разве за помощь просят что-либо взамен? - Как давно вы в Бостоне? Вам есть восемнадцать? Вы работаете? - Ого! Кто вы, мэм, и можно нам уйти прямо сейчас?- Коннор поднял бровь ехидно, но внутренне напрягся. Она смутилась. - Простите, мальчики! У меня ужасная привычка действовать нахрапом. Мой муж...бывший муж всегда повторял это. Просто вы такие юные, и возможно вам нужна поддержка...и я с удовольствием помогу чем смогу. - Ммм...не знаете, где в южном районе приличный мясокомбинат?
На кой хрен им сдался этот мясокомбинат, объяснить они не могли. Та же Лили могла бы им предложить работу получше. Вот только им это не сдалось. Храм Божий недалеко, работа не пыльная, квартира почти задаром. Им многого не нужно. Вот если бы еще найти приличный бар...
Морским пехотинцам запрещено умирать без разрешения!
Gentlemen, а нет ли желающих собрать за фандом команду на летнюю ФБ? От души надеюсь, что если есть такие, то среди них (да и вообще в соо) также попадутся и ненавистники твинцеста.Братья МакМанусы у нас всё же добрые католики.))Или я тут такой один?
название: Blindfold автор: nekare перевод: Kleine рейтинг: PG-13 пейринг: Connor/Murphy
Первую сигарету они выкуривают, прячась в переулке позади дома, им по двенадцать, у них на двоих полупустая пачка, стащенная у матери, и руки дрожат от восторга, страха и предвкушения.
читать дальшеИдея пришла в голову Коннору, Мерфи занялся ее воплощением – примерно так устроены их отношения в целом.
Глаза покраснели от сигаретного смога – они давятся смехом и кашлем, толкаясь плечами, спиной чувствуя шершавую кладку старой кирпичной стены, улыбаются друг другу сквозь клубы дыма, от чего больно тянет кожу сухих обветренных губ.
Всего лишь самый первый из нескончаемой череды первых разов, которые они делят друг с другом. Это станет ритуалом: первая затяжка, первая татуировка, первый поцелуй, и уже гораздо позже – первое убийство.
--
Они обрабатывают друг другу раны, по очереди дергаясь и морщась от боли, в тусклом свете лампы - здесь, сейчас, сегодня, в очередной ванной очередного номера мотеля, лицом к лицу. ‘Ну ты и слабак,’ – отрывисто бросает один в ответ на ‘Бля. Бля. Ебаное блядство.’ когда перекись шипит на зияющей ране. – ‘Ну ты и хренов урод.’ А после нервный смех, сорванное дыхание и чуть больше, чем следует, касаний, потому что на этот раз они действительно рисковали.
Меняются лишь имена – схема, план, сценарий один и тот же – всегда, неизменно, раз за разом, и в данный момент они не уверены, что могли бы жить иначе, не говоря о том, как.
--
В семь лет они подбирают на улице бездомного кота. Мерфи зовет его Коннором, Коннор зовет его Мерфи, и оба уверены, что это просто невероятно смешно.
Мать раздраженно закатывает глаза, воздавая молитву потолку, прикуривает новую сигарету, долго затягивается. А потом гладит насмерть перепуганное животное.
Через два года кота сбивает машина, и братья избавляют его от страданий, впервые проговаривая слова семейной молитвы над простым деревянным крестом с именами друг друга.
--
Иль Дуче — настоящий псих. Это даже не вопрос. В расход идут все кроме женщин и детей, и хотя Мерфи не раз видел его в деле, порой этого бывает слишком.
В конце весны они с братом работают только вдвоем и это похоже на время, когда приходилось справляться самим, прикрывая друг друга, отстреливаясь спина к спине. Нормальная смерть – больше, чем заслуживают их клиенты – струйка крови и медяки на глаза, но на Мерфи оказывает удивительно бодрящее действие. С отцом это вечно кровавая бойня.
Позже они пьют в мрачном баре с однозначно сомнительной репутацией, на полчаса вообразив себя в настоящем ирландском пабе. Их табуреты совсем рядом, почти вплотную, и они смеются, они разговаривают, так, будто не делали этого немыслимо давно.
Странным образом напоминает первое дело, первые попытки творить волю божью собственными руками – без нынешнего слепого и послушного следования за непомерным гневом и твердой верой отца.
- Давненько так не отрывались, а?
- Давно пора.
Три часа спустя они вваливаются в номер едва держась на ногах, цепляясь и повисая друг на друге, невнятно напевая под нос нечто отдаленно смахивающее на старые ирландские песни, но натыкаются на суровый взгляд отца – и весь настрой разом пропадает.
--
- Ты скучаешь по дому? – спрашивает Коннор. Он шнурует ботинки сидя на кровати через месяц после переезда в Бостон.
Мерфи понимает, что брат имеет в виду Ирландию, знакомые с детства зеленые луга, узкие улицы с крохкими кирпичными постройками по обочинам и бесконечные дороги. Он оглядывает их новое жилище со вздувшимися от сырости стенами, которое приходится делить с крысами, обосновавшимися гораздо раньше, смотрит на Коннора, на привычный чернильный рисунок, вбитый под его кожу.
- Нет, чувак. Слушай, я подумал, дом теперь здесь, – и Коннор, разумеется, не может его не поддеть, но Мерфи все равно наклоняется к нему, давая затянуться своей сигаретой.
--
С самого начала между ними немного больше, чем следует, касаний – толкнуть, хлопнуть, взъерошить волосы, обняться, лягнуть, наконец, двинуть как положено – как должно быть между братьями. Так же обыкновенно и легко, как дышать. Так было всегда – и говорить не о чем.
Теперь же, сидя на заднем сидении, когда отец за рулем, резко возникает необходимость снова почувствовать себя детьми. Они пинаются, отдавливают друг другу ноги – совсем как братья, как близнецы. А потом, когда он перестает обращать на них внимание, прикосновения становятся иными: пальцы трогают кожу и губы, руки задерживаются на бедре или спускаются к пояснице, и они вовсе не дети больше.
Они всегда настроены друг на друга.
Вместе осуждать ложь и вместе лгать, оправдывая друг друга раз за разом; стрелять на поражение вместе и вместе дышать, когда еще немного – и заснешь, сдвоенное дыхание в их сдвоенных кроватях – на два тела одних близнецов.
Теперь этот ритм сбит ко всем чертям – привыкнув существовать только вдвоем отныне и во веки веков, аминь, они никак не могут сообразить, как сработать, когда их трое, как говорить не обычными для них полуформулировками – начало фразы, обрывок мысли, брошенные одним, подхваченные и досказанные вторым.
Рокко был, пожалуй, единственным, кому почти удалось подобраться к ним достаточно близко. Во всяком случае, кто попытался это сделать.
Они так и не приняли решение, сомневаясь, хотят ли позволить приблизиться и отцу или предпочитают держаться на расстоянии.
--
Через четыре месяца после смерти Якаветты Мерфи ранят в перестрелке. Все происходит слишком стремительно: вот он у дальней стены и звуки выстрелов сливаются с общим шумом, а в следующий момент его голова тяжело ударяется об асфальт и багровое пятно расползается вокруг раны на груди. Коннор моментально забывает о своей мишени и кидается к нему со всех ног, отец даже не оборачивается. Последнее, что видит Мерфи прежде чем отключиться – расширившиеся от ужаса глаза брата, пытающегося остановить поток крови руками.
Он приходит в себя оттого, что его осторожно хлопают по щекам.
- Мерф. Мерфи, – зовет Коннор, с ноткой нервозности в голосе, но заметив, что брат открыл глаза, поспешно добавляет, – черт, наконец-то.
- Я что-то пропустил? – хрипит Мерфи, и этого достаточно, чтобы, наконец, расслабиться.
- Ничего особенного, придурок, – отвечает Коннор, стараясь, чтобы это прозвучало совершенно обыденно. Получается не очень. – Всего лишь чуть не бросил меня тут и не съебался на небеса.
‘Меня’ – потому что отца нигде поблизости нет. Они одни в номере мотеля – это, как и готовность всякий раз вытаскивать друг друга из передряг – и есть единственный известный им способ существования.
Окровавленные бинты и полотенца все еще разбросаны повсюду, даже воздух в комнате пропитался запахом крови и пота. Когда Мерфи пробует пошевелиться, неожиданно приходит боль, такая острая, что приходится откинуться обратно на подушку. Коннор прижимает его к постели, вызывая новую волну боли.
- Не будь идиотом, лежи спокойно, – он трет глаза рукой, второй удерживая Мерфи, который только сейчас замечает, каким усталым и бледным выглядит брат. – Ты провалялся в отключке три дня, – быстро произносит он, не поднимая взгляда. – Нас узнали в скорой, пришлось наставить на них пушку, пока тебя приводили в порядок. Было совсем не круто, Мерф, больше так не делай.
Мерфи рывком хватает его за ворот футболки и дергает вниз, не обращая внимания на боль, потому что через мгновение дотягивается до губ брата своими, и тот, вцепляется ему в волосы, шепча слова молитвы.
Коннор кладет ладонь поверх затянутой бинтами раны, их обоих трясет и захлестывает волной адреналина, оставляя ощущение пронзительной ясности происходящего.
Уже после Коннор помогает ему добраться до ванной; пока набирается вода, Мерфи пристально разглядывает себя в зеркале. Пуля прошла над сердцем, прямо над татуировкой. – Надеюсь, что это напоминание о твоей глупости научит тебя наконец сначала думать башкой, а потом лезть на рожон, – говорит Коннор деланно безразличным тоном, и Мерфи фыркает.
- Как будто ты не делал ничего, о чем бы жалел потом?
- Кроме того раза, когда я сделал тебя? – скалится Коннор, но ухмылка выходит усталой.
- Придурок конченый, – Мерфи дергается, чтобы влепить ему подзатыльник, и они дурачатся, хватают друг друга за руки, называя прозвищами, придуманными еще в детстве.
Потом они молчат; пока Мерфи отмокает в ванне, свесив руки через край, Коннор сидит на опущенной крышке унитаза, привалившись к стене и прикрыв глаза.
- Убить готов за сигарету, – стонет Мерфи, и Коннор нарочно закуривает, чтобы хорошенько его позлить, для закрепления эффекта пускаясь в рассуждения о запрете на курение до полного выздоровления. Мерфи ноет и ворчит до тех пор, пока, окончательно потеряв терпение, Коннор не сползает со своего места. Опустившись на колени, он как следует затягивается, пальцы задерживаются на поросшем многодневной щетиной подбородке, осторожно надавливают на челюсть, заставляя Мерфи открыть рот, вдохнуть замешанный на никотине воздух из легких Коннора. Мерфи медленно выдыхает дым, Коннор снова садится, и все, о чем они говорят дальше – пустая болтовня, поскольку в сиюминутной бесконечной усталости нет ни сил, ни желания обсуждать их миссию – то, что действительно важно.
Спустя час, когда отец находит их, оба застыли в тех же положениях, провалившись в сон. Вода в ванне совсем холодная.
--
В шестнадцать они набивают первые татуировки – банальный кельтский узел на плече, но поначалу идея даже не кажется им избитой.
Мать замечает через две недели и ее реакция оказывается столь бурной, что братья всерьез подумывают начать собирать вещи тайком – на случай, если во время очередного приступа гнева их вышвырнут из дому. Вместо этого каждый получает по хорошей затрещине, а миссис МакМанус, многозначительно приподняв бровь, выражает надежду на скорейшее просветление в их головах.
В двадцать один приходит черед Девы Марии на шее – сразу после пьяной драки в баре, из которой едва удается выбраться живыми. С этого момента каждый раз, когда они испытывают судьбу, веру и друг друга, оставляет на их телах новую метку.
Тридцатого января появляются кресты на предплечье, делать их мучительнее всего, как и следовало ожидать.
Четвертые – пьяная случайность, они еле стоят на ногах, повиснув друг на друге, о здравом уме не может быть и речи. Утром, разглядывая в зеркале выведенные слева на груди буквы фамилии, они встречаются взглядом, и Коннор флегматично уточняет:
- Это на случай, если копы найдут наши трупы, и при них не будет документов? – Мерфи задумчиво чешет затылок. Оба стараются поменьше об этом думать.
Последний день в Ирландии навсегда отпечатывается на их коже самыми важными для каждого словами.
Оба ни секунду не раздумывают о том, что это будут за слова, Коннор давится дымом, когда они делят одну на двоих сигарету у входа в салон и Мерфи ослепительно улыбается. Затягиваясь, Мерфи нарочно проводит большим пальцем по нижней губе потому что знает, что Коннор не сможет отвести взгляд. Других клиентов нет, и с ними заканчивают почти одновременно. Их кресла рядом, если чуть податься влево, Мерфи коснется руки брата, но оба неподвижны до последнего штриха, неотрывно смотрят друг на друга под недоуменными взглядами мастеров.
Veritas - поскольку Коннор твердо убежден, что перед взглядом Господа раскрыта любая душа. Aéquitas - потому что для Мерфи истинность веры, к которой каждый приходит своим путем, познается в преодолении себя и своих сомнений. Довольно болезненно, но кто сказал, что правда не колет глаза, что справедливость не причиняет страданий.
Если соединить ладони – почти одинаковые, как и положено почти близнецам – темные и четкие очертания букв расходятся в противоположных направлениях, складываясь в единое изображение
Покрасневшую кожу саднит и тянет, но они никак не могут перестать касаться, обводить по контуру и надавливать, пока не напиваются достаточно, чтобы заставить себя сесть на этот самолет.
--
В Портленде они расправляются со священником, испытывающим нездоровый интерес к маленьким мальчикам.
Это кажется совершенно невероятным, противоречит всему, во что они верят. Они не останавливаются до тех пор, пока не оказываются в переулке за церковью, и их руки красные от чужой крови. Они начинают говорить одновременно, повышая голос с каждым словом, и хотя поток ругательств, срывающийся с языка – ничто иное как богохульство, это несравнимо с деяниями того, чей труп остывает в алькове за алтарем.
- Гребаный больной ублюдок, – орет Мерфи, пиная мусорный бак, но когда он поднимает голову, Коннор все так же стоит, прикрыв глаза, сжимая деревянный крест сквозь футболку. Мерфи толкает его к стене, и то, что он делает дальше, совсем не похоже на поцелуй. Ярость рвется изнутри необходимостью причинить боль хоть кому-нибудь – кому угодно, а брат – единственный, кто сейчас рядом, кто был всегда. Коннор впивается зубами в его губы, хватает за грудки, притягивая к себе так резко, что ткань футболки трещит на спине, а потом отталкивает, и от его неожиданного удара и вовсе не вздохнуть.
Кровь на кожаной перчатке мешается с его собственной, когда Мерфи дотрагивается до разбитой губы.
- Как мы можем отличать праведников от грешников, – все еще задыхаясь говорит он. И по тому как Коннор молчит, понимает, что брат тоже не знает ответа.
Когда они возвращаются в церковь, отец стоит, преклонив колени перед алтарем, брызги крови подсыхают на его лице.
Окунув пальцы в святую воду, они торопливо крестятся и покидают это место.
--
В десять они зарабатывают первые шрамы – ветка дерева, на которую они забрались, оказалась недостаточно крепкой.
- ..Но там же был кот, мам, мы должны были его спасти, – приводит веский аргумент Мерфи.
- Вы меня в гроб загоните своими выходками, – сердито отмахивается миссис МакМанус, закуривая снова, потому что они все еще в пункте первой помощи и ее мальчикам больно, – Мерфи уже тогда знает, что для нее это единственный способ успокоиться.
Этот случай оставляет на них почти одинаковые отметины – длинные тонкие полоски гладкой светлой кожи – на руке у Коннора, на ноге у Мерфи.
Как будто сама Вселенная создала их разнонаправленными силами одинаковой величины, чтобы воплотить в человеческих существах закон Ньютона, сущности которого Мерфи никогда не поймет.
- Мой круче, бро, – выносит он вердикт после тщательного осмотра.
- Мечтай, урод.
Они во всем стараются превзойти друг друга, всегда безуспешно, неизменно получая в сумме один и тот же результат. В отличие от физики, математические правила сложения Мерфи понятны, поэтому он ничего не имеет против.
--
Прикусив зубами фильтр незажженной сигареты, Коннор сосредоточенно трет ткань футболки согнувшись над ванной, когда Мерфи показывается в дверях. Ручейки розоватой воды сбегают в сток.
Неделя в самом деле выдалась тяжелой. Мерфи наблюдает за ним, прислонившись к дверному косяку – Коннор знает, что брат здесь даже раньше, чем ощущает на себе его взгляд – они всегда чувствуют присутствие друг друга.
- Чертова кровь никак не отстирывается, – мрачно цедит сквозь зубы Коннор, и оба понимают, что говорит он совсем не о футболке.
Отец наводит справки об их новой цели, расхаживая по номеру с телефоном в руках. Братья видят его фигуру у окна, они все еще не привыкли делить личное пространство с кем-то третьим.
С тех пор как они освоили ирландский(мать отказывалась говорить по-английски, довольно подбоченившись, передразнивала их первые, не всегда удачные попытки самостоятельно строить осмысленные фразы), и позднее латынь(от сильного запаха ладана кружилась голова, когда они пока еще неловкими пальцами перебирали четки, твердя слова молитвы перед распятием), они используют языки, чтобы хранить секреты: немецкий помогает спрятать от матери тайник с сигаретами, итальянский – морочить головы одноклассникам и учителям. Осознав свое преимущество перед остальными, они делают его неотъемлемой частью жизни.
- Как будто эта кровь мне в кожу въелась, – говорит Коннор по-испански. Мерфи вздыхает.
- Либо оба сомневаемся, либо никто, так что даже не начинай, – нахмурившись, отвечает он по-русски.
Коннор всегда верил более страстно. Мерфи следует за ним в его вере, как следует за ним всегда, но Коннор, вполне возможно, мог бы посвятить служению Господу всю свою жизнь.
А сейчас он колеблется, и Мерфи, само собой, тоже.
Их миссии, то, чем они занимаются, бесконечные переезды и гнетущее молчание в присутствии отца – есть в этом нечто такое, что, разрушив привычный жизненный уклад, продолжает ломать их, сбивать с толку, омрачая радость добытых дорогой ценой побед, подчинять чужой воле. Как будто этот человек с тяжелой рукой и не менее тяжелым взглядом, почти всю жизнь бывший неясным образом из рассказов матери, неожиданно воскреснув, взял на себя право позаботиться об их душах и направить на пусть истинный.
Мерфи не уверен, на сколько их хватит. Ему хочется подойти и нащупать пульс на шее брата, просто чтобы оказаться ближе, чтобы все стало, как раньше, но отец зовет их – снова настало время исполнить Божью волю. И хотя раны не до конца зажили, а многочисленные синяки дают о себе знать при каждом движении, никто не говорит ни слова – они не могут найти в себе силы возразить, потому что отец чересчур настойчив, почти вездесущ и так часто отвлекает друг от друга, что они и на секунду не могут вспомнить прежние времена, когда они были просто братьями ММ.
Той же ночью они ложатся в одну постель лицом к лицу, сжимая в ладонях распятья друг друга, перешептываясь на французском, делая вид, что в номере нет никого, кроме них.
--
В пятнадцать они решают поцеловать одну и ту же девочку – каждый уверен, что она нравится другому. Когда она узнает об этом, почему-то совсем не злится – вместо этого целует сперва Мерфи, а потом Коннора. Получается немного неуклюже и мокро, она тянется снизу вверх, неудобно наклоняя голову влево, придерживает их по очереди, сцепив пальцы на шее. После чего всерьез задумывается, сосредоточенно хмурит брови и поджимает губы, в то время как близнецы недоуменно переглядываются.
Видимо решив что-то для себя, заявляет, что Коннор целуется лучше, а теперь не могли бы они оба свалить и никогда больше с ней не разговаривать, потому что у них обоих мозги набекрень.
Коннор раздувается от гордости следующие две недели. Мерфи немного дуется всю оставшуюся жизнь.
--
В мотеле на выезде из Провиденс они сидят свесив ноги на краю пустого бассейна. Куски отбитой со стенок плитки валяются на дне, в самом глубоком месте застыла лужа темной мутной воды. Над ними такое же темное небо с десятками созвездий, названия которых давно стерлись из памяти.
Рядом валяется пустая пачка – последнюю сигарету по очереди передают друг другу, затягиваясь вполсилы. Впервые за долгое время они одни, и молчание не напрягает, как и постепенно уменьшающееся расстояние между ними.
Они выпили не много, но в ушах уже шумит и Мерфи хочется наплевать на все на свете, хочется повалить Коннора прямо здесь, впечатать своим весом в землю, и от этих мыслей делается тепло и спокойно. Ему не нужно видеть лицо брата, чтобы понять, что он думает о том же. И пусть они обычные братья с банальными обидами и соперничеством одногодок, когда объятия становятся такими крепкими, что не вздохнуть, родственные узы перестают иметь значение. Коннора такой контраст забавляет, Мерфи им наслаждается.
Коннор оглядывается на зашторенные окна – свет давно погашен и отец наверняка спит.
- Я тут подумал. Пора двигать дальше.
- Согласен.
Это как глоток свежего воздуха и они оба улыбаются. Мерфи толкает Коннора, Коннор толкает его в ответ, они хватают друг друга за руки, лягаются и пинаются. Мерфи отводит руку с медленно тлеющей сигаретой в сторону, чтобы никого не обжечь, и она ноет, вывернутая под неестественным углом, а потом оба скатываются в бассейн, отбивая бока, уже не сдерживая давно рвущийся смех. Они скользят на замшелых плитках, и руки Коннора забираются под футболку Мерфи, пока тот расправляется с пряжкой ремня на джинсах брата. Поцелуй на вкус как пепел и дым, но они никак не могут прекратить или прекратить смеяться.
Догорающий фильтр все-таки прожигает Коннору рукав футболки, но ни один из них этого не замечает, когда они уже полураздетые начинают медленно двигаться.
Потом они долго лежат на дне, лениво переговариваясь, потому что когда все темы общие, обсуждать особенно нечего. Утром они сообщают отцу, что дальше справятся вдвоем.
--
Через год после двойного убийства в переулке, после которого за ними началась настоящая охота, они наконец возвращаются в Бостон. Деяния Святых все еще на слуху, но успели обрасти столь фантастическими подробностями, что стали скорее городской легендой.
И хотя им приходится вести себя как можно незаметнее, дабы ничем не выдавать свое присутствие в Ирландском квартале или в старой церкви, куда снова ходят по воскресеньям, оно того стоит.
Потерявшие интерес обыватели спят спокойно, предпочитая не замечать, как по ночам зло и порок по-прежнему настигает возмездие – очень уж много подражателей появилось у Святых за это время. Никому нет дела до них, и это тоже всех вполне устраивает.
Спустя год со дня показательного суда над крестным отцом итальянской мафии, послужившего отправной точкой для начала их гастролей по штатам с Божьей миссией, они снова стоят плечом к плечу у каменного парапета моста, и океан, как раньше, прячет от взора берега Ирландии. Они курят в молчании, стряхивая пепел в залив. Порывистый мартовский ветер задувает за поднятый воротник пальто, холод пробирает до костей. Губы Коннора посинели, но когда Мерфи накрывает их своими, оказываются теплыми.
- Мы снова здесь. Что теперь? – спрашивает Коннор, бросая быстрый взгляд на брата прежде чем снова отвернуться к бескрайним водам Атлантики.
- Ты же у нас умник, вот сам и отвечай, – ухмыляется Мерфи, и Коннор фыркает. – Или не отвечай. Какая разница, сейчас-то мы здесь, – продолжает Мерфи, выхватывая у него из рук едва зажженную сигарету, которую Коннор немедленно отбирает. Пепел летит в волны, Коннор кивает каким-то своим мыслям. – В кои-то веки ты выдал что-то дельное, – говорит он и Мерфи смеется.
Все уже не так, как прежде. Слишком много пролито крови – чужой и их собственной, слишком много боли они причинили и испытали сами, но хотя их изрядно потрепало и усталость дает о себе знать, они вместе, а значит, все не так уж плохо.
Они идут через мост, толкаясь, то и дело обгоняя друг друга – как всегда, и Мерфи с удивлением понимает, что готов назвать это место домом.
Dear Tyler Hoechlin, your sweaty shirtless torso means the world to me. (c)
Всем здравствуйте! xD Я долго не могла решить, какую тату сделать следующей, т.к. хочу большой рисунок. Решила сделать что-то с Бундок Сэинтс))) Внимание вопрос - у кого-нибудь уже есть тату по мотивам фильмов\комикса? Фото поделитесь? xDD